НЕЗРИМЫЙ БОЙ

Уже само название — "Бой с тенью" — намекает на суть главного конфликта, который разворачивается не только на ринге и не только между ослепшим боксером и кинувшим его покровителем. Это лишь видимая часть айсберга — а подспудно каждый из персонажей ведет бой с собственной "тенью", с собственными моральными изъянами, возможно, более опасными, чем разрывы сетчатки. Кого ни возьми из героев "Боя с тенью", хоть с "хорошей" стороны, хоть с "плохой", все они смотрят на мир сквозь расплывчатую сетку нравственных координат, которая позволяет лишь очень условно и приблизительно установить ценность того или иного поступка по шкале добра или зла. Эта амбивалентность принципиально отличает русский блокбастер в аранжировке Алексея Сидорова, во многом наследующего циничной и жесткой традиции Алексея Балабанова, от американского. Голливуд кокетничает со злом, придавая положительным героям щепотку отрицательного обаяния и капельку имморализма в качестве пряности, без которой победа добра была бы совсем пресной. Авторы русских боевиков честно отказываются обозначать границы зла и добра, потому что это означало бы связать действующих лиц по рукам и ногам: если бы "хорошие" никогда не нарушали правила, а "плохие" не руководствовались бы своим, специфическим, пониманием справедливости и кодексом чести, сюжет "Боя с тенью" вообще был бы невозможен. Строгая девушка-врач в халате белоснежной чистоты вдруг, без видимых признаков внутренней борьбы, нарушает клятву Гиппократа и выпускает на ринг травмированного боксера. Когда тот окончательно слепнет, его покровитель-банкир отказывает ему в совсем не запредельной сумме — не из жадности или досады на проигранный матч, а потому, что на плече у него соликамская наколка, означающая, что "жалость к людям унижает". Вот, собственно, два не вполне мотивированных рационально поступка, которые запускают цепную реакцию отчаянных действий, вдохновляемых не идеями добра и справедливости или хотя бы инстинктом самосохранения, а напротив — национальной готовностью наплевать на зрение, здоровье, даже жизнь. Ведь "есть только здесь и сейчас — завтра может быть без нас", как поется в одной из песен саундтрека. В таком самоубийственном контексте прямой практический смысл приобретает цитата из Шекспира: "И в ком бы мог я встретить жалость, когда во мне самом нет жалости к себе". Эта бесшабашность не жалеющих себя людей как основная русская психологическая особенность уловлена и последовательно воплощена на экране в качестве универсальной причины, лучше всего объясняющей поведение персонажей. И поскольку Сидоров в принципе точно воспроизводит общую мировоззренческую схему, можно даже стерпеть частные детали, которые в голливудском боевике вызвали бы смех своей невероятностью. Например, дорогой джип, чей хозяин не только останавливается возле голосующего слепого, чтобы, бросив все дела, отвезти его в Одинцово, но и с явным удовольствием уходит от погони по встречной полосе и вообще азартно включается в чужую опасную игру, не задав необычному пассажиру ни одного вопроса. "По встречке больше не гоняй", — ласково журит на прощание герой своего добровольного помощника, прекрасно отдавая себе отчет, что несоблюдение ПДД или медицинских предписаний — невинные детские шалости по сравнению с теми нарушениями УК, которые ему в ближайшее время предстоят. Впрочем, герои "Боя с тенью" иногда способны в первом приближении сформулировать мысль о том, как правильно, а как неправильно поступать. Но каждая подобная формулировка отбрасывает длинную тень сомнения, что постулат удастся осуществить в жизни. Так что когда главный отрицательный герой сходит со сцены, злорадно констатировав на прощание отсутствие в мире справедливости, милицейскому полковнику остается только плюнуть: "Тьфу, нехристь"… Чтобы этим ритуальным заклинанием побороть искушение согласиться с правотой злодея.